Дмитрий Всатен - Оридония и род Людомергов[СИ]
— Давай встанем. Приляг сюда, — попросил Сын Прыгуна поняв, что сам отдохнуть старик никогда не попросится — не гоже это старому воину. — Ты говорил, что у тебя есть или была…
— Есть…
— … дочь…
— Да, есть она.
— Почему же ты у погоста едва смерть не нашел от голода?
Старик насупился. Его лицо на долю секунды приняло оскорбленное выражение.
— Не хочу на ней висеть. Ей и без того тяжело. Мужик ее от испарений грязевых в приполье городском ног лишился. Обвисли у него и не двигаются. А детей четверо. Хорошо старшой подрос и уже может в приполье работать. Без него с голодухи бы опухли. Вот я и ушел. Она думает, что нет меня. — Подбородок старика дрогнул и он посмотрел на небеса.
— И не искала даже?
— Искала наверное, но не нашла. Я туда ушел, где вовек искать не станут.
Людомар понимающе промолчал. Он не мог удержаться, чтобы не спросить:
— Теперь-то как нам с тобой?
— Я полезным быть могу… только не в городе. Много кем я был, но тебе пригодиться, что я оружейником был. Вторым молотобойцем, но видел, как мечи творят, щитовые обручи — много чего. Хлеб могу печь. Сеять да пахать как знаю.
— И с этим помирал от голода?
Старик усмехнулся: — На то он и город, что с такими умениями можно с голодухи подохнуть.
— В Чернолесье такое же будет…
Неожиданно старик попросил, как просят, наверное, только маленькие брошенные дети:
— Не гони меня, людомар. Мне с тобой новые силы пришли. Мне с тобой весна и заря новая. Всяк, кто заметит тебя, радоваться будет безмерно. Пусть я умру попути, но умру рядом с надеждой. С ней вместе умирать в тысячу раз легче. Когда она в душе — нет смерти. Как она с тобой в ногу идет, то тебе бессмертие.
Охотник поднял голову: — Что ты такое говоришь?
Старик неожиданно потянулся и обнял его за шею.
— С тобой рассвет пришел на эти земли. Про то всем надо знать, потому как все уж разуверились. Двадцать восемь зим — большой срок. Невыносимо большой!
Сын Прыгуна принюхался. Налетевший ветерок донес ему запах фриира. Людомар безмолвно поднялся на ноги и скрылся в чаще.
Ветер менялся и потому было трудно найти цветок, но он нашел.
На обратном пути, не доходя сотни шагов до старика, он услышал тихий голос, который разговаривал с ним, а Тикки отвечал ему.
— … всяк-всяк может, — проговорил доверительно старик.
— Ты мне не всяк. Сам оговорился, что прозябаешь здесь. Коль давно здесь, то и видел много.
— Не отрекаюсь от слов, привеликий…
Людомар, сам того не желая, резко присел и вытащил мечи из голенищ. Он начал медленно приближаться к месту общения.
— … когда бы проходил такой, то мне запомнился. А коли не запомнился, значит не проходил.
— Юлишь, старик, — грозно прошипел полу рыком голос. Разрезая воздух промеж стволов деревьев метнулся громкий шлепок удара.
— Ох! — вскрикнул Тикки.
— Пришла память-то?
— Пришла… Сегодня здесь проходили четверо. Трое туда и один вон туда. А больше я не знаю.
— Который "вон туда" — какой он был?
— Холкун и есть холкун… высокий только. Видать, воин.
— Когда? — голос стал заинтересованным.
— Как солнце поднялось вон над той свидигой.
— Давно, — проговорил еще один голос. — Поспешим.
— Задержал нас, — прорычал первый голос. Раздал глухой удар и стон старика.
Когда людомар вышел к Тикки, тот сидел, почесывая ушибленную ногу, но улыбался.
— Ты правильно решил и не вышел, — проговорил он. — Как в битве побывал! — Удивительно, но у старика прибавилось сил и но даже с некоторой легкостью поднялся на ноги. — Пустил их не по той дороге. По твою душу шли, понял ли?
— Кто это был?
— Стервятники. Так мы их зовем. Отряды во главе с оридонцем. Мзду собирают. Народец подворовывают — баб особо; детей иной раз. Но эти… не те-е… Ого! — Его глаза расширились, когда он увидел клинки в руках людомара. — Как хорошо сокрыты силы твои! — Старик улыбнулся и протянул руку к мечу. — Никогда такого в руках не держивал, — сказал с причмоком.
— Зачем они меня гонят?
— Почем мне ведомо? Как расскажет, так скажу. — Тикки с эстетическим наслаждением разглядывал оридонскую сталь. — Говорят, мешают железо со Свет-камнем. Потому такова она. — Он поднял меч на уровень глаз, подслеповато вгляделся в него, вдруг скрикнул и уронил меч. Старик отпрянул так, словно в его руках оказалась ядовитая змея. Затем он снова поднял меч и внимательно вгляделся в кромку лезвия у его перекрестья. После, тут же перевел взгляд на навершие.
— Дугсак, — проговорил он и возвел округлившиеся глаза на людомара. Лицо старика стало мертвенно бледным.
Охотник внимательно посмотрел на него.
Старик с трудом справился с бушевавшими внутри эмоциями.
— Ты убил Дугсака? Ты убил Дугсака, — поправился он.
Сын Прыгуна и бровью не повел. Это имя ему ничего не говорило.
— Дугсак и Дагеен — хранители Боорбогских гор. Оридонцы. Несколько зим назад Дугсака умертвили на перевале Костей вместе с отрядом. В Синих Равнинах после того убили множество холкунов. Оридонцы свирепствовали бы еще, но неизвестно что или кто их остановил.
— Это его мечи?
— Да. Я здесь прочел. Вот посмотри, хотя людомары не могут читать и…
— Дугсак, — прочел людомар.
— Ты умеешь читать по-оридонски! — вскричал старик. Казалось, этот факт поразил его еще больше, чем то, что людомар якобы прибил какого-то оридонца.
Подобное же удивление одолело и самого охотника. Он никогда не умел читать. По крайней мере до того момента, когда прибыл в Боорбрезд. Сын Прыгуна подавил в себе волненией и ответил как можно спокойнее: "Да".
Некоторое время Тикки стоял недвижим, а потом вдруг опустился бессильно на поросший мхом корень свидиги и расплакался. Он плакал так, как умеют плакать только женщины: с силой, навзрыд, с полной отдачей эмоциям.
****— Постой же! Постой!
— Я не пойду в… ларк как ты меня ни упрашивай. Я иду домой. Чернолесье — вот куда я иду!
— Куупларк. Но тебе нужно туда. Ты должен.
— Нет. Хватит на этом. Двадцать восемь зим я был должен. Теперь я буду жить как жил. Я покину проклятые равнины навсегда. Мне здесь не рады. Это не мое место. Каждому свое место должно быть. Мне — Чернолесье, тебе — что захочешь.
— Я пойду с тобой куда ты укажешь, но идти надо сперва в Куупларк. Там пробудем недолго. Там есть мой товарищ. Он нам поможет.
— В чем он сможет нам помочь. Людомару в Чернолесье холкун не помощник.
— Нет. Не зря твое появление. Я слышал как говорили про рассвет. Но не знаю, как тебе его пересказать. Не сказатель я. Он может нам помочь. Ты — первый луч. После тебя взойдет солнце.
— Мы идем в Чернолесье.
— Мы идем в Чернолесье, — согласно кивал старик. Он запыхался. — Но пройдем через Куупларк. Мой товарищ…
Людомар резко остановился.
— Куда ты направил стервятников? Туда? Что там? Куупларк, могу подумать. Нет?
— Да, — согласился старик. Он задыхался. — Я не подумал… Но это не то… это можно придумать… Дай мне отдохнуть! — неожиданно взмолился он и тут же бухнулся на придорожную кочку. — Подумать надо… поразмышлять… — Тикки потер руками голову. — Ах, как сложно это все! Стар я уже. Не думается совсем. — Неожиданно он пожаловался: — Мысли подобны телегам без двух колес. Толкнешь их вперед, а они в сторону идут. Стар я! Стар!
Сын Прыгуна прошел еще несколько шагов и остановился. Первая злоба на то, что он должен еще дольше оставаться в этим треклятых равнинах с их полупрозрачными перелесками и рощицами — мысль о такой жизни едва не разорвала его на части. Тем более, что до Чернолесья оставались считанные дни пути.
Он подошел и опустился рядом со стариком.
— Как же такое может быть?! — недоумевал тот. — Помню я сказание, но… не помню. Протух я изнутри. Усох. — Он обернулся к охотнику. — Я тебя заклинаю в Куупларк пройти. Заклинию всеми богами, твоими и моими! Нет мочи уже… — Старик растерялся (видимо, потерял мысль). — Перемрем мы все, коли и дальше все будет также. Оридонцы уничтожат все и на равнинах и в Великолесье. Не думай, что останешься в стороне. Повсюду доберутся. — Старик всхлипнул. — Мочи нет так жить. Видеть как все это происходит… У меня все сотоварищи перемерли, когда холкун еще в расцвете сил. Погубили их приполье и смердящая болотная грязь. Раньше в наших городах старикам возможно было собраться, посидеть и вспомнить. Сейчас же нет стариков в городах наших. Не доживают холкуны до старости. А то, что поросль молодая от жизни такой пищит в великой радости, то они не знают другой. Для них дебы заменой всему стали. Когда столь долго проживешь, как я прожил, особенно такое видится.
Наступила длительная пауза.
— Почему Куупларк? — спросил людомар.
Старик замялся.
